Весной 1947 года молодой пастух из одного бедуинского племени случайно обнаружил тайник среди скал, окружающих Мертвое море. В пещере хранились кожаные свитки с древними письменами. Так было положено начало целой серии открытий, проливших неожиданный свет на религиозные движения, которые исторически предшествовали христианству[2].

За прошедшие с тех пор 30 лет в этой области проделана большая работа с участием археологов, историков и библеистов. Обследовано 200 пещер, и из одиннадцати извлечено более 600 рукописей, целых и сохранившихся в виде фрагментов, что составляло огромную по тем временам библиотеку. Произведены раскопки в развалинах укрепленных лагерей в районе Кумрана и Айн-Фешхи, где некогда жили создатели этой библиотеки. Состояла она из книг Ветхого Завета, комментариев к ним, апокрифов и различных документов, неизвестных ранее историкам.

Исследование манускриптов вызвало оживленные дискуссии как среди специалистов, так и в широкой публике. Возникла целая область науки — кумрановедение. Труды, им посвященные, насчитывают сейчас уже тысячи названий на многих языках. Немалый вклад в кумрановедение внесли и советские ученые[3].

Тесная связь этих находок с эпохой, которую принято называть «межзаветной», привлекла к Кумрану пристальное внимание богословов. Они справедливо надеялись, что открытия в пустыне пополнят наше знание об обществе, впервые услышавшем слово Христово.

Естественно, что на первых порах в отношении Кумрана возникали скороспелые выводы, спорные догадки и ошибочные толкования. Дело в том, что в рукописях почти отсутствуют хронологические указания, а большинство имен зашифровано, поэтому датировка свитков является исключительно сложной проблемой. Предположения о времени составления текстов варьировались между несколькими столетиями до Р. X. и Средневековьем. В зависимости от этого предлагались и различные интерпретации текстов[4].

В настоящее время уже общепризнано, что манускрипты принадлежали людям, населявшим район Кумрана с середины II в. до Р. X. до конца 60-х годов I в. по Р. X. Спорной остается лишь более точная датировка отдельных произведений[5].

Для библейской науки особенно важно, что среди находок оказалось много рукописей Св. Писания. Прежде все древнееврейские его списки относились к Средним векам. Книги же Библии, обнаруженные в Кумране, были переписаны — самые ранние — во II в. до Р. X.[6]. Таким образом, копии приблизились к оригиналам сразу почти на тысячу лет.

В результате сличения текстов ученые по-новому смогли рассмотреть вопрос об отношении Септуагинты (греческого перевода Библии «70 толковников») к Масоретскому тексту (древнееврейской версии). До кумранских открытий разночтения в них часто объяснялись ошибками переписчиков или намеренными искажениями. Между тем в свете новонайденных манускриптов Библии выяснилось, что в древности существовало несколько вариантов св. текста, которые хранились и переписывались в различных школах книжников. От одной из этих традиций ведет свое происхождение Септуагинта, а от другой — масоретская Библия[7]. Помимо этого, открытия помогли уточнить ряд темных мест в книгах Ветхого Завета, филологический анализ свитков подтвердил также связь Евангелия от Иоанна с ранней палестинской традицией, что отрицалось классической радикальной критикой[8]. Но роль открытий в иудейской пустыне не ограничивается одной только сферой библеистики. Они действительно помогли проникнуть в мир идей и верований Палестины конца эпохи Второго Храма.

 

КУМРАН, ЕССЕИ И ЦЕРКОВЬ

Кто же были обитатели Кумрана? Одно время их пытались отождествить с зелотами, первохристианами и даже с еретиками-эвио-нитами, но в конце концов возобладало мнение, согласно которому кумраниты принадлежали к ессейской (или эссенской) ветви ветхозаветной религии[9].

Об этом полумонашеском ордене неоднократно упоминали античные и раннехристианские писатели. Филон Александрийский (ум. ок. 40 г. по Р. X.) рассказывает о строгом образе жизни ессеев и характеризует их аллегорический метод толкования Библии. Из его описания стало известно о существовании филиала их «монастыря» в Египте, где ессеев называли «терапевтами». Иосиф Флавий (ум. ок. 90 г. по Р. X.) писал, что ессеев отличала взаимная любовь и сплоченность; они следовали аскетическому уставу и собирались на общие трапезы. Ессеи носили белые одежды, у них все было общее, они трудились совместно и отвергали богатство. Менее подробно сообщают о них Плиний Старший (I в.), Климент Александрийский (II—III в.), Ипполит Римский (III в.), Евсевий Кесарийский (IV в.), бл. Иероним (IV в.), св. Епифаний Кипрский (IV в.), св. Нил Синайский (IV в.) и др. Все их данные в целом совпадают с картиной, которую рисуют рукописи Мертвого моря[10].

Кумрановеды с самого начала обратили внимание на сходство между порядками в ранней Церкви и у ессеев. Казалось, что открытия подтвердили старую гипотезу, по которой христиане многим обязаны ессейству. Аналогий действительно много. В Кумране молились, обращаясь не к Иерусалиму, а на восток, как это делали христиане. Время молитвословий было разделено ессеями на три «часа», как установилось и в церковной практике. Трапезы напоминали первохристианские «агапы». В ордене существовала должность «меваккер» (надзиратель), что соответствует в переводе слову «епископ». Общность имущества в Иерусалимской Церкви также наводила на мысль о сходстве с Кумраном. Ессеи подчинялись коллегии, состоявшей из 12 священников, подобно тому как во главе Церкви апостольских времен стояли Двенадцать. В кумранском лексиконе встречается много выражений, характерных и для новозаветных книг, например, «нищие духом», «сыны света» и т. д. Эти параллели особенно заметны в посланиях ап. Павла и в Иоанновых писаниях. Символ веры ессейских пустынников имеет точки соприкосновения с раннехристианской литературой: с «Дидахе», посланием псевдо-Варнавы, «Пастырем Ермы»[11]. И, наконец, примечательно само название ордена, члены которого иногда именовали себя общиной «Нового Завета». Они утверждали, что на них исполняется пророчество Иеремии о Завете, который будет начертан в сердцах людей Самим Богом[12].

Первые исследователи списков Мертвого моря А. Дюпон-Соммэр и Дж. Аллегро на основании указанных аналогий выдвинули гипотезу, согласно которой само христианство якобы родилось в ессейской среде. Однако проходило время, и дальнейшие открытия и более тщательный анализ документов показали, что ессеи стояли куда дальше от христианства, чем казалось прежде. Мало того, сегодня можно с уверенностью сказать, что кумранская идеология была диаметрально противоположна Евангелию.

Как же в таком случае объяснить сходство ессейских обычаев и понятий с новозаветными?

Ответить на этот вопрос невозможно, если не коснуться истории секты и ее идей, насколько это позволяют источники и рамки журнальной статьи.

 

УЧИТЕЛЬ ПРАВЕДНОСТИ

Единственное хронологическое указание в кумранских текстах содержит так называемый «Дамасский документ». В нем сказано, что союз «избранников» возник через 390 лет после разорения Иерусалима Навуходоносором, т. е. ок. 190 г. до Р. X.[13]. Хотя исторические познания книжников того времени были несовершенны, но приведенная дата косвенно подтверждается другими сообщениями. Именно в начале II в. в Иудее образовалась группировка «хасидов», т. е. «благочестивых». Она объединяла людей, боровшихся с язычеством и эллинистическими влияниями. «Хасиды», в своем ригоризме порой доходившие до абсурдных крайностей, дали начало двум направлениям: фарисеям (т. е. «отделившимся») и ессеям. Даже само слово «ессеи» происходит, по-видимому, от арамейского варианта термина «хасиды»[14].

Далее «Дамасский документ» сообщает, что «избранники», которые считали себя истинными хранителями религиозного правоверия, оказались однажды на распутье. Они «двадцать лет, как слепые, нащупывали дорогу, блуждая во тьме, пока Бог не поставил им Учителя Праведности, чтобы направить их по пути Своего сердца и чтобы он известил последующие поколения о том, что (Он) сделал последующим поколениям отступников»[15].

Имя этого вождя хасидов осталось неизвестным. Ни Иосиф, ни Филон о нем не упоминают. В кумранских свитках он фигурирует только как Священник, Избранник, Взыскующий Закона, единственный Учитель, но чаще всего как Праведный Учитель, или Учитель Праведности. Титул своего наставника ессеи заимствовали, вероятно, из Книги пророка Иоиля, который предсказывал, что в конце времен Бог пошлет миру «Морэ гацэдэк», учителя праведности[16].

Если исходить из «Дамасского документа», начало деятельности Учителя совпало с эпохой гонений Антиоха IV Епифана (175— 164 г. до Р. X.). Этот царь из династии Селевкидов пытался насильственно насаждать язычество в Иудее. Тогда многие ревнители веры бежали, спасаясь от преследований, в горы и пустыни, где «питались, подобно зверям, травами, чтобы не сделаться причастниками осквернения»[17]. Сам Учитель, возможно, удалился в Сирию, в окрестности Дамаска[18].

Настроение у беглецов, несомненно, было апокалиптическим. Как видно из кумранских рукописей, главной своей целью Учитель считал возвещение скорого пришествия Избавителя. Он верил, что Бог «открыл ему все тайны словес рабов Своих — пророков», и искал в Библии признаки, указывающие на близость мессианской эры[19].

В «Гимнах», которые обычно приписывают Учителю, он и сам выступает в качестве пророка.

Хотя по форме «Гимны» представляют собой довольно слабое подражание псалмам, в них видна искренняя вера и молитвенный порыв. За строками «Гимнов» угадывается человек неподдельного благочестия.

От людей, вступавших в его общину («яхад»), требовалось доверие к пророческой харизме Учителя. Быть может, у некоторых его приверженцев возникала даже мысль: не он ли обещанный Богом Помазанник, как позднее думали и относительно Иоанна Крестителя. Но на прямой вопрос: «Ты ли Христос?» — Учитель, подобно Предтече, вероятно ответил бы: нет. Ни в одном из текстов он не назван Мессией, и никогда он сам не приписывал себе мессианского достоинства. Как и Иоанн, Учитель не творил чудес. Его миссия сводилась к толкованию Слова Божия и приготовлению людей к приходу Спасителя. Себя же он сознавал немощным и грешным человеком. Основная мысль «Гимнов» — ничтожество смертного перед лицом Господним.

Маккавейские книги обходят Учителя молчанием, и это понятно. Они прославляли повстанцев, которые в 165 году начали освобождение страны от языческой тирании. Учитель же, как и прочие хасиды, относился к Маккавеям сдержанно. Правда, в первые годы войны «благочестивые» встали под его знамена, но после очищения храма от языческой «мерзости» отказались участвовать в восстании[22].

Когда же братья Маккавеи основали новую Хасмонейскую династию, хасиды заняли по отношению к ней явно враждебную позицию. По их мнению, Хасмонеи, освободив народ от власти Селевкидов, сами затем уподобились язычникам-деспотам.

Ессейские богословы с негодованием говорят о моральном упадке новоявленных царей-первосвященников, обвиняя их в «насилии над страной», в «осквернении храма», в «ограблении имущества бедных» и во всевозможных пороках[23]. По-видимому, для подобных упреков были реальные основания.

Разумеется, при дворе не могли долго оставлять эти нападки безнаказанными. Между 150 и 140 годами на Учителя обрушился ряд репрессий. По приказу «нечестивого священника» (т. е. одного из Хасмонеев) он был «обличен» и предан суду. Тексты намекают на каких-то людей, не оказавших ему помощи. Вероятно, то были фарисеи — члены другой ветви хасидского движения[24].

Учителя и его сторонников отправили в ссылку, но и там не оставили в покое. К нему подсылали убийц, а в День Очищения дом общины подвергся нападению «нечестивого священника», который «пришел поглотить их, чтобы помешать им в день субботы покоя их»[25].

Кажется невероятным, чтобы царь-первоиерарх в такой мере пренебрег Законом, что стал в самый Судный День преследовать сектантов. Но кумранские книги и апокрифы разрешают эту загадку: оказывается, ессеи настолько обособились ото всех, что жили по собственному календарю[26]. Следовательно, их праздник для прочих иудеев не был священным днем.

Не меньше, чем от властей, пришлось претерпеть Учителю и от собственных единоверцев. Среди них появился некий «человек лжи», который произвел раскол в общине. Он домогался главенства, и часть ессеев примкнула к нему. В «Гимнах» мы читаем:

Однако полоса невзгод кончилась для Учителя и его сторонников благополучно. Об этом прежде всего свидетельствуют слова «Гимнов»:

По-видимому, здесь идет речь о судьбе двух Хасмонейских царей — Ионафана и Симона, погибших насильственной смертью[29].

Учитель пережил своих врагов, и вскоре ему представилась возможность основать центр для «общины Нового Завета». Вместе со своими людьми он удалился в Кумран, к безлюдным берегам Мертвого моря. Там ессеи решили ждать явления Мессии и всеобщего Суда.

Первые следы их поселения в Кумране археологи датируют 140—130 гг. до Р. X[30].

 

КУМРАНСКАЯ ОБЩИНА И ЕЕ УСТАВ

Итак, события, связанные с началом ессейского ордена, отстоят почти на два века от евангельских и мало их напоминают. Но контраст становится еще более очевидным, если обратиться к принципам, на которых Учитель строил свою общину.

О ее жизни в пустыне известно из «Устава», найденного в первой пещере Кумрана. В основу этого документа положена Книга Второзакония, которая предписывала ежегодно совершать обряд возобновления Завета. Из нее же руководители ессеев заимствовали присягу верности Закону[31]. И вообще весь дух общины был проникнут чисто законническим пониманием праведности. Праведник — это тот, кто буквально и неукоснительно выполняет все ветхозаветные ритуалы и правила «яхада». В этом смысле и сам Наставник именовался Учителем Праведности (а не «справедливости», как ошибочно переводили этот титул прежде).

В своем желании отгородиться от «царства греха» Учитель пошел гораздо дальше Второзакония. Если оно призывало не общаться с идолопоклонниками, то «Устав» требует порвать со всеми «сынами тьмы», т. е. с любыми людьми, не принадлежащими к ессеям. С ними запрещалось поддерживать какие бы то ни было отношения, даже деловые.

«Устав» гласит, что члены конгрегации должны «любить всех сынов света, каждого сообразно его жребию в Совете Божием, и ненавидеть всех сынов тьмы, каждого по его прегрешениям»[32]. Между истинным «народом Божиим», т. е. ессеями, и царством дьявола-Велиара устанавливалась «вечная вражда».

Готовясь к приближению царства Божия, кумраниты культивировали чистоту — нравственную, телесную и ритуальную. О ней должна была напоминать и белая одежда «избранников», и постоянные омовения. Однако отвращение к порокам общества выродилось у членов «яхада» в крайнюю нетерпимость и отталкивающую сектантскую гордыню.

Человек из «мира», раскаявшийся в грехах, мог, конечно, вступить в орден, но на пути неофита ставилось множество препятствий. Его подвергали тщательной проверке и испытаниям, а до этого он не имел права даже входить в лагерь.

Допускали в «яхад» сначала только мужчин. Брак отвергался ввиду близости последних времен. Слепые, хромые и вообще лица, имевшие телесные недостатки, не признавались полноправными членами секты[33]. О евангельском милосердии и сострадании здесь не могло быть и речи.

Построена была община по военному образцу. Люди отдавали ей все: «свои знания, свой труд и свое имущество». Верховная власть принадлежала потомственным священникам. «Лишь сыны Аарона, — говорится в «Уставе», — управляют судом и имуществом, и по их приказу исходит жребий для всякого правила людей общины»[34]. Кумраниты недаром называли себя «сынами Садока» по имени основателя старой первосвященнической династии. Во всем соблюдалась иерархическая субординация: на торжественные собрания священники шли впереди, за ними — левиты, а потом уже — «Израиль», т. е. рядовые братья.

Поскольку сношения с внешним миром были прерваны, у ессеев возникла нужда обеспечивать себя всем необходимым. Собственность была отменена, трудились сообща; инвентарь, жилища и даже одежда были общими. Рабов, естественно, никто не имел, и на первых порах рабство в принципе отвергалось.

День колонии начинался с молитвы, после которой все расходились на работы. Режим «яхада» был весьма похож на монастырский; заведенный порядок соблюдали неукоснительно. Нарушение его считалось большим грехом. В «Уставе» разработана целая система взысканий: от недельного покаяния до полного изгнания из общины. Наказывали не только за оскорбление «старейшин» и клевету, но и за мелкие проступки: «глупый смех», плевки, несвоевременное вмешательство в беседу.

Даже этих немногих примеров достаточно, чтобы увидеть разницу между апостолами Христовыми и кумранской попыткой создать оплот «праведности». Критикуя фарисеев, Учитель сам был недалек от их приверженности к мелочным предписаниям. Хотя он считал себя авторитетным толкователем пророков, но в конце концов отошел от них. Ради своего представления о благочестии он пожертвовал духовной свободой и широтой профетизма.

Следует признать, что сплоченность ессеев поддерживалась не только внешним распорядком. Беседы, молитвы и богословские диспуты крепили духовное единство этих людей. Особую роль играли и трапезы, при которых (как это было и в сакральных корпорациях античности) застолье превращали в своеобразный обряд[35]. Одетые в белые одежды, в глубоком молчании входили все в чистый зал. Рассаживались неторопливо, по чинам; главе братства принадлежало специальное возвышение. Он первым читал молитву над кубком виноградного сока, который у ессеев заменял вино.

Столь же серьезно относились вожди «яхада» к совместному чтению и толкованию Слова Божия. Были выделены и комментаторы-профессионалы, освобожденные от физического труда. Треть ночей они проводили в изучении Библии.

Ессеи справедливо считали, что в Писании заключен более глубокий смысл, чем это видно при поверхностном чтении. Следуя пророку Даниилу, они стремились найти в священном тексте указания, относящиеся к их времени и к будущему. Однако их подход к Библии был скован рамками законнического формализма. Они придавали преувеличенное значение всем правилам о чистом и нечистом, об осквернении и субботе. Субботу они хранили точно так же, как фарисеи. В этот день запрещалось готовить пищу и ходить на расстояние больше ста локтей, выносить вещи из дома и мести пол, вытаскивать скотину и даже человека, упавших в яму. В субботу нельзя было не только работать, но и говорить о работе[36]. В этом аспекте особенно ясно видно отличие ессейства от Евангелия.

Если «сыны света» и слышали позднее проповедь Христа, то, несомненно, она вызывала у них протест еще больший, чем у фарисеев. Ведь Тот, Кто говорил: «Суббота для человека, а не человек для субботы», Кто ставил самарянина в пример священнику и левиту, Кто входил в дома мытарей и грешников, должен был казаться в глазах ессеев величайшим нарушителем Закона.

 

ЕССЕЙСКИЙ СИМВОЛ ВЕРЫ

Ежегодно люди Кумрана собирались для общего покаяния и подтверждения верности Завету. В эти дни специальный «наставник» читал им вслух изложение доктрины секты. Оно включено в «Устав», и в нем легко узнать тот круг идей, которым жили авторы апокалиптических книг Еноха, Юбилеев, Сивиллиных книг.

Ветхозаветные апокрифы, написанные в последние два века до Р. X., — книги преимущественно эсхатологического содержания. Большинство из них полно предчувствий приближения новой эры. Одна из характерных особенностей этой литературы — косвенное влияние на нее персидских воззрений.

Основу иранской религии составлял дуализм — доктрина о двух извечных началах, борющихся между собой. В учении Заратустры, иранского реформатора VII в. до Р. X., этими двумя началами являются верховный Бог Агурамазда и его противник Анграмайнью[37]. В ессейском «символе веры» ощутимо воздействие этой концепции. Начинается он следующим образом: «От Бога всезнающего все сущее и бывшее... Он сотворил человека для владычества над миром и положил ему два духа, чтобы руководиться ими до назначенного Им срока. Это духи Правды и Кривды. В чертоге света — родословие Правды, а из источников тьмы — родословие Кривды»[38].

Ясно, что кумраниты оставались верными монотеизму и отрицали извечность зла; дуализм же в их писаниях служил для более строгого противопоставления праведности и нечестия. Если слуги Кривды — это насильники, угнетатели и нарушители Закона, то дух Правды являет себя в благочестии, кротости и праведности.

Где же проходил водораздел между теми и другими?

В «Гимнах» Учитель еще выражал надежду, общую пророкам и апокалиптикам, на «обращение всех народов» к Божией правде. Но постепенно эту надежду вытеснил иной взгляд. В одном из текстов задается вопрос: «Не все ли народы ненавидят Кривду?» Но тут же автор констатирует, что это не может отвратить людей от зла, к которому они роковым образом тяготеют. Среди ессеев укрепилось убеждение, что путь каждого человека обозначен «еще прежде, чем он был создан»; и понималось это не в плане божественного предвидения, а как неотвратимый жребий. Не случайно Иосиф Флавий приписывал ессеям фатализм. По их мнению, «слуги Кривды» таковыми навек и останутся, спасены же будут одни «избранники», которые с радостью должны ожидать расправы над «сынами тьмы».

Если довести этот взгляд до логического конца, то окажется, что кумраниты представляли себе мессианскую эру в виде искоренения всего человеческого рода, кроме горстки своих единомышленников. В рамках их мрачного догмата о «двух станах» не было места призыву: «Молитесь за гонящих вас...»

Ессеи перестали заботиться об обращении других в свою веру, сочтя это безнадежным. Их задачей стала подготовка к активному участию в последней битве с беззаконниками. Один из кумранских трактатов целиком посвящен этой «войне сынов света». Он полон рационалистических деталей, содержит описание родов войск и оружия, боевых порядков и маневров. В сражение вступят «избранники», окруженные сонмами ангелов, и будут биться, пока «всех сынов тьмы не постигнет гибель».

«Идите и научите все народы», — такова заповедь Христова; девизом же кумранитов можно считать «истребление всех народов», ибо они думали, что никто, кроме них, не должен быть спасен или пощажен. После этого едва ли можно говорить о генетической связи ессейских и христианских идей.

 

ДАЛЬНЕЙШИЕ СУДЬБЫ СЕКТЫ

Учитель Праведности умер, вероятно, между 120 и 110 годами до Р. X.[39]. Некоторые историки (в частности, Дж. Аллегро) стремились доказать, что он кончил жизнь мучеником и что сектанты ждали его вторичного явления в качестве Мессии. Основанием для этой гипотезы служат лишь две и притом не очень ясные фразы. В первой говорится о «людях света», которые не помогли Наставнику, когда он был «обличаем». Слово «обличаем» переводят как «наказан» или даже «казнен». Между тем евр. moxaxam чаще всего означает «порицание», «выговор», «обличение», что вполне гармонирует с контекстом[40]. Учителя гнали, предали суду, о его заключении в темницу упоминается в «Гимнах». Также и кумранский комментарий на 37 псалом, говоря о процессе над Учителем, нигде не ссылается на его гибель от руки палача.

Во втором тексте выражается надежда, что Учитель «восстанет в конце дней»[41]. Но здесь вероятнее всего речь шла об общем воскресении, которого кумраниты, как и фарисеи, ожидали в будущем. Усматривать же в этих словах аналогию с пасхальной тайной по меньшей мере неосновательно[42].

«Дамасский документ», написанный, видимо, в начале I в. до Р. X., упоминает о смерти Учителя в тоне вполне эпическом, без малейших намеков на мученичество. При этом сказано, что время заключенного с ним Завета продлится «до предстания Мессии Аарона и Израиля»[43]. Следовательно, сам Учитель с Мессией не отождествляется.

Многие кумраниты верили в явление двух Мессий: из царского рода и из священнического, причем последний считался главенствующим. Иные же ждали Помазанника, который соединит в себе оба служения. Этого носителя полноты мессианской власти называли Мелхиседеком. Впоследствии его образ был использован в Послании к евреям как символ Христа — Царя и Первосвященника[44].

Кончина Учителя не привела к угасанию секты, но она распалась на несколько течений. Безбрачие и общность имущества сохранились только в главных поселениях. В других местах, где обосновались ессеи, они стали владеть собственностью и рабами, обзавелись семьями. Эти перемены отражены в документе, получившем условное название «Устава двух колонок». В 80-х годах I в. до Р. X. в общины влилось немало фарисеев, которые в то время возглавили восстание против Хасмонейского царя Александра Янная (104—78). Подавив мятеж, Яннай жестоко расправился с ними и сотни зачинщиков распял на крестах[45]. Спасшиеся от царя эмигрировали, а часть — скрылась в пустыне. В ессейском толковании на пророка Наума сказано: «Простецы Эфраима (т. е. из фарисеев) отделились от их собрания и, покинув вводящих в заблуждение, присоединились к Израилю»[46]. По-видимому, приток неофитов побудил ессеев, искавших уединения, переселиться в Египет. Так возникла община монахов-терапевтов, описанная Филоном[47].

Секта осталась в стороне от гражданской войны против Янная, а с правительством Ирода Великого (37—4) установила полное согласие. В 31 году до Р. X. землетрясение разрушило кумранскую крепость. Насельники ее вынуждены были покинуть пустыню. Они разошлись по городам и селениям, хотя и там вели замкнутый образ жизни, чуждаясь всех, кто не разделял их взглядов.

В начале I века по Р. X. Кумран был заселен вновь, и ессеи жили в нем вплоть до войны с Римом (66—70), в которой приняли активное участие. Когда легионы Веспасиана пришли в Иудею, монастырь был уже пуст. Уходя, ессеи спрятали свою библиотеку в пещерах, где она и сохранилась до наших дней.

Дальнейшие следы секты теряются. Часть ее членов погибла во время войны, часть, по-видимому, влилась в христианскую Церковь.

 

КУМРАН И НОВЫЙ ЗАВЕТ

Когда были опубликованы первые рукописи Мертвого моря, многие ученые и богословы обратили внимание на сходство между кумранитами и Иоанном Крестителем. И община, и Предтеча прилагали к себе пророчество о «гласе вопиющего в пустыне». Иоанн, как и ессеи, вел аскетический образ жизни, в частности, не употреблял вина. Из Кумрана и с берегов Иордана раздавалась весть о близости прихода Мессии[48].

Евангелие говорит, что Предтеча с детских лет «был в пустыне». Родители его, люди пожилые, скончались, вероятно, когда он еще не вышел из детского возраста. Известно между тем, что ессеи охотно усыновляли подростков[49]. Поэтому возник законный вопрос: не обозначает ли «пустыня», где жил в юности Иоанн, ессейский монастырь?

Гипотеза эта принимается почти всеми кумрановедами, но если и согласиться с ней, то, несомненно, Иоанн, после того как услышал «глагол Божий», покинул своих наставников. Из бесплодной пустыни он ушел к зеленым берегам Иордана.

В отличие от ессеев, пророк обратился с проповедью ко всем людям; он бичевал национальное тщеславие, звал к покаянию, символом которого сделал омовение (крещение). Другими словами, ессейская замкнутость и гордыня осуждены и отвергнуты Предтечей — «величайшим из рожденных женами».

Не исключено, что контакты с ессеями имел и апостол Иоанн. Сохранилось предание о его безбрачии, что редко встречалось среди иудеев. Как было уже отмечено, Иоанновы писания по стилю близки к кумранским. Это проявилось в частом противопоставлении света и тьмы, духа Божия и духа заблуждения, в целом ряде характерных оборотов речи и т. д.[50]. Быть может, Иоанн, который вначале был учеником Крестителя, через него воспринял некоторые черты кумранской фразеологии. Уверенность в скором наступлении «Дня Господня», разделяемая ессеями и Предтечей, могла передаться будущему апостолу и привести его к Мессии из Назарета.

Гораздо труднее понять, откуда ессейский лексикон проник в послания ап. Павла, этого потомственного фарисея, ученика Гамалиила. Речь идет о таких выражениях, как «наследие святых», «тайны Божии», «Велиар», «ангел Сатаны» и т. д. Учение апостола о первородном грехе также имеет точки соприкосновения с кумранским[51]. Разгадка здесь может крыться в обстоятельствах крещения ап, Павла. Известно, что первыми его наставниками в Евангелии были христиане Дамаска, которые в прошлом скорее всего были ессеями.

Примечательно, что в Новом Завете упоминаются все иудейские секты того времени, кроме ессеев. Это часто истолковывают в том смысле, что огромное большинство кумранитов обратилось ко Христу. Быть может, это и имеет в виду св. Лука, когда говорит о «множестве священников», принявших апостольское благовестие[52].

Как бы то ни было, очень вероятно, что в раннюю Церковь влилось немало людей из кумранского ордена и они оказали влияние на терминологию, обычаи и символику первохристиан.

Однако пропасть между Кумраном и Евангелием от этого не делается меньше. Обратившиеся к Господу «сыны света» должны были внутренне переродиться, отринуть мнимый «Новый Завет» и обрести подлинный, который действительно был предсказан пророками.

Те же христиане из ессеев, которые не смогли порвать с законничеством, узостью и гордыней, обречены были создавать новые расколы и ереси, отделяясь от Церкви. Знаменательно, что доктрины первых отщепенцев христианства обнаруживают тесное родство с ессейскими[53].

Таким образом, открытия в пустыне у берегов Мертвого моря не только приоткрыли завесу над идеями и чаяниями евангельской эпохи, но и показали, насколько велика была сила и новизна Благой Вести, возвещенной миру Богочеловеком.