Ответы на вопросы
Я хочу уверовать в Истину. Подскажите, как прийти к вере в Творца.
o. Александр: Во-первых, человек никогда этой веры не чужд. Потому что нет человека, который вообще не имеет веры. В душе каждого Бог закодировал ощущение Вечности, ощущение Высшего Начала. И поэтому, чтобы прийти к вере, надо прийти к самому себе. Мы живем как бы вдали от себя. Мы работаем, ходим, бегаем, трудимся, но мы совершенно не помним себя... А надо вернуться к себе, почувствовать внутри себя тишину, осознать важность своего духа.
Здесь мне всегда вспоминаются слова Мейстера Экхарта: «В молчании Бог произносит Свое слово». В молчании. Где наше молчание? У нас все время все тарахтит! Поэтому для того, чтобы прийти к духовным ценностям, надо создавать островки тишины, островки духовной сосредоточенности! Остановиться на минуту. А мы все время бежим, как будто у нас впереди очень большая дистанция. А дистанция короткая — пробежать ее ничего не стоит. Так вот, для того чтобы осознать и углубить живущую в нас веру в Творца, надо вернуться к самим себе потерянным и найти то, что мы потеряли. Это первый шаг. А потом уже пойти дальше.
В Евангелии от Иоанна Христос говорит: «Никто не может прийти ко Мне, если не будет ему дано от Отца Моего». Выходит, что человек не виноват и не может быть наказан Судом.
o. Александр: Мы должны вникнуть в прямой смысл этих слов. Христос говорит о том, что любое обращение к Высшему, любое открытие в себе веры (человек ведь не принимает веру и не теряет ее, она в нем живет — он ее в себе находит) происходит не автономно, а при участии высшей силы, благодати Божией. Нам кажется, что мы сами открыли в себе веру, но благодать нам помогает — вот что означают эти слова. А когда человек ее не чувствует, когда он отказывается принять ее, то и получается, что благодать проходит через него, как через решето.
Мне хотелось бы спросить, как Вы относитесь к возможности прямого или косвенного доказательства бытия Божия наукой. Ведь доказательство не означало бы, что свобода выбора между добром и злом исчезла?
о. Александр: Ни в коем случае. Я думаю, что то, что мы называем доказательствами бытия Божия, есть, во-первых, разрушение некоторых предрассудков, которые связывались с отрицанием бытия Божия; во-вторых, связано с неким логическим рядом, который нас приводит к идее Бога. Но идея — это не есть доказательство: можно умозрительно прийти к чему угодно. Но когда человек открывает в себе тот орган, который будит в нем веру, он открывает веру в себе — человек не берет ее ни от кого — для этого источник надо очистить. И в данном случае так называемые доказательства бытия Божия — они работают как очистительные механизмы.
Например, я видел людей, которые, прочтя изложение элементарного текста классических доказательств, совершенно изменились — у них все сдвинулось, и этот орган открылся. Потом, когда они духовно выросли, они стали понимать, что эти доказательства не являются обязательными, жестко навязанными; они все равно оставляют свободу выбора. Но что-то для них в этом было, эти доказательства послужили каким-то толчком.
Как видно, именно зло и страдание обычно толкают людей к поискам добра и веры в Бога. И создается такое впечатление, что, в общем, страдание играет в этом свою определяющую роль. Ведь и страдания Христа имеют искупительный смысл. Означает ли это, Александр Владимирович, что в основе мира лежит страдание?
o. Александр: Я думаю, что на этот вопрос следовало бы ответить в другой раз, когда мы будем говорить о самом зле. Это особая тема. Но я вам скажу, что люди-то разные. Многие от страдания теряют веру — я с такими сталкивался, а другие приходят к вере.
Но вообще опыт каких-то тяжелых переживаний делает человека духовно все-таки более зрелым. Это очевидно. Но я думаю, что человек обретает веру не потому, что страдает, а просто потому, что его душа становится более возмужавшей. Что касается страдания Христа, то Он не мог не страдать в этом мире. Он не мог не пострадать там, где страдали все прекрасные и благородные люди.
В отношении страдания можно сказать только одно: зло человеческое Бог поворачивает к добру, как это видно из Книги Бытия. Рассказанная в ней история Иосифа заканчивается словами, что Бог даже зло поворачивает к добру*. Но это не значит, что зло есть добро. Зло есть зло. Болезнь есть зло, хотя она и может послужить человеку, привести к покаянию или вообще к серьезному размышлению над своей жизнью; очень многие люди начинали свой путь к Богу именно во время болезни. Но это не значит, что не нужно лечить людей.
-----------------------------------------
* Быт 50:20
Считаете ли Вы допустимым насаждение веры в единого Бога силовым путем? Не противоречит ли это христианским доктринам?
o. Александр: Безусловно, это противоречит и христианским, и буддийским, и в принципе и мусульманским доктринам, если брать мусульманство в его идеальном измерении. Вообще духовное несовместимо с насилием, потому что здесь область личности, область драгоценного, неприкосновенного, хрупкого! Человек, который лишается свободы, — он лишается и творчества, и своего достоинства.
Бог — это абстракция или конкретность?
o. Александр: Это полная конкретность. Я бы сказал, что только Он один и конкретен, а мы получаем от Него свет, как Луна от Солнца и Земля от Солнца.
Не кажется ли Вам, что Бог превратился в некий символ?
o. Александр: В какой-то степени это верно. Когда мы говорим о Нем, то неизбежно употребляем символы. Когда мы говорим о любви, мы неизбежно употребляем метафорические слова. Когда мы говорим, что у нас в груди огонь, пламя, — это же не огонь там горит, а что-то, что мы не можем описать, но это очень сильная реальность. Причем не только по поводу любви или ненависти, но и по поводу любых других чувств мы часто прибегаем к символам. Потому что у человека не хватает слов для того чтобы передать самое последнее, самое важное, самое глубинное. И ничего страшного. Скажем, в физике и в химии употребляют бесконечное количество символов.
Некоторые считают, что Бог только в душе.
o. Александр: Он не только в душе, Он и в мироздании. Что говорил Иммануил Кант? Он говорил: «Две вещи меня поражают: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне». И то, и другое есть отражение Божие...
Вы человек культурный, образованный и, конечно, понимаете, что никакого Бога на самом деле нет.
o. Александр: Я совершенно не обвиняю человека, который это писал, — он в данном случае является продуктом односторонней системы взглядов. Понимаете, если гнуть все время в одну сторону, то все становится кривым. Это кривой взгляд. Если говорить об образованных людях, то огромное количество образованных людей во всех странах являются верующими, причем их подавляющее большинство в мире.
А в прошлом история науки знает бесчисленные примеры верующих, и я даже приводить их не буду, потому что это уже стало тривиальным. Во всяком случае те, кто смотрел передачу на эту тему по телевидению, видели, как показывали Чарльза Таунса, одного из создателей лазеров, который является религиозным человеком; Тейяра де Шардена, знаменитого палеонтолога, геолога (у нас издан его труд «Феномен человека»), он был ученым, путешественником, писателем, монахом, философом. Таких тысячи. Так что здесь я просто на заднем плане стою.
Я глубоко убежден, что все люди имеют веру, а считающие себя неверующими все равно смутно чувствуют Бога. А может быть, не только люди, но и звери. Но религиозный человек отличается тем, что он это осознает, об этом размышляет. И разница здесь проста. Скажем, человек изучает Солнце с помощью спектрального анализа и других способов; он узнает, из каких элементов таблицы Менделеева состоит наше светило. А кот — он греется на солнце. Оба пользуются солнцем в равной степени. И коту все равно, гелий там или что, — он просто греется.
Насколько часто в Вашей практике Вы видели, чтобы человек благодаря литературному произведению или произведению искусства приходил к Богу?
o. Александр: Вы знаете, здесь кроется величайшая тайна. Приведу один пример. Я уже упоминал о. Сергия Булгакова — многие из вас, вероятно, знают, что он одно время был экономистом, до революции — легальным марксистом, и потом, в начале нашего столетия пришел к христианству и умер во время Второй мировой войны в Париже. Он сам описывает переворот, который в нем произошел, когда ему открылись совершенно другие горизонты жизни.
Что же стало стимулом? Это происходило в начале века. Он приехал на конференцию социал-демократов в Дрезден и в перерывах между заседаниями ходил в Дрезденскую галерею, где выставлена Сикстинская Мадонна. Он часами стоял перед ней, и в это время что-то ему открывалось. Это был первый толчок в его повороте к христианству. Потом, много лет спустя в эмиграции, будучи уже известным богословом и глубоким мистиком и философом, он захотел прийти и вновь посмотреть на эту картину, но когда пришел, она его совершенно не взволновала. Тогда через нее он получил какой-то импульс, а потом — нет.
Художественные произведения, живописные или скульптурные, — это элемент диалога Вечного с человеком; они не существуют сами по себе, здесь есть какая-то связь с судьбой человека. Я даже знаю людей, которых потрясали и глубоко меняли их внутреннее состояние произведения, художественно не очень высокие. Все прекрасное божественно. И известный рассказ «Выпрямила»*, в котором человек духовно воспрял, посмотрев в Лувре на Венеру Милосскую, хотя, может быть, далеко не все восхищаются ею, тоже говорит об этом.
----------------------------------------------------------------
* Имеется в виду рассказ Г.И.Успенского (1843-1902)
Красота — она причастна божественности, и если вы выносите эту красоту из своего сердца, не думайте, что вы ее творцы. Те, кто занимается искусством, являются проводниками некоего духовного поля, которое Бог вкладывает в них. Поэты, художники называют это вдохновением. Вдохновение позволяет мастеру создать произведение, порой превосходящее его уровень, уровень его сознания, его возможностей! Многие писатели сами удивлялись тому, что смогли написать то, что вышло из-под их пера. Отсюда пафос известного стихотворения Алексея Константиновича Толстого: «Тщетно, художник, ты мнишь, что твоих ты творений создатель». Это очень глубокое стихотворение.
Поэтому не важно, что изображено на картине, но важно, какой дух проходит через вас. Дух Божий может проходить, но не всегда. Это подобно прохождению солнечного света через стекло. Дух Божий — это солнце, стекло — это наша душа. Но если стекло закопченное, запачканное, много ли света пройдет? Очевидно, надо, чтобы это стекло было подходящим. Но шанс всегда есть.
Как Вы понимаете страх перед Богом?
o. Александр: Тут есть два аспекта. Один аспект — это высочайшее благоговение человека перед Вечностью, трепет, который может вызвать, например, огромное море, звездное небо, мысль о космосе, высокая гора со сверкающей вершиной. Человек в эти минуты переживает трепет и даже страх! Кто из вас бывал в горах, тому, может быть, знакомо такое чувство: когда смотришь вверх — и вот это молчание, безлюдное, безжизненное, и бывает, что мурашки по коже… Такое же чувство испытываешь иногда, когда слушаешь музыку. Вот это и есть трепет, трепет перед великим, перед величайшим!
Это первый аспект. А второй — это страх потерять… потерять любовь к Богу; она может быть потеряна так же, как любовь к человеку. Она как цветок, как растение: вот вы любите человека (я имею в виду мужчину или женщину), а потом вдруг это прошло — вы испортили, засушили растение, его нельзя восстановить, произошел необратимый процесс. Это страшно.
То же самое с отношением человека к Богу: надо его беречь, надо его культивировать, для этого вся религия существует — чтобы культивировать и оберегать видение Вечности, любовь к Вечности. «Привлечь к себе любовь пространства, услышать будущего зов»*. Нельзя бросаться этим, нельзя думать, что это все человеку дается легко! Это как высшее познание, как дар, как талант. Вот почему должны быть бережность и боязнь потерять, нарушить... Знаменитый американский психолог и философ Вильям Джеймс признавался, что в юности, в студенческие годы в нем было чувство реальности какого-то Высшего Начала, его присутствия рядом, хотя он и не был ортодоксальным христианином; но потом он это чувство потерял. И он пишет о том, какую испытывал горечь, какая была пустота в его жизни, когда это пропало.
-------------------------------------
* Имеется в виду стихотворение Б.Пастернака "Быть знаменитым некрасиво".
Перед любым объектом может стоять вопрос о жизни и смерти или о смысле жизни, в частности, и перед Богом. И как Он может ответить на такой вопрос?
o. Александр: Видите ли, я вам сразу скажу, что в науке есть такая серия вопросов, которые называют некорректными, то есть они не соответствуют природе предмета, который мы изучаем. Почему? Потому что у нас нет оснований полагать, что мы можем даже вообразить себе этот объект. Когда говорят об искривлении пространства или об относительности времени — мы даже этого до конца не понимаем. А ведь это, в конце концов, творение Божие; но когда речь идет о Боге, мы знаем только то, что нам открыто; а такие вещи нам не открыты.
Бог есть любовь. Неужели Господь оставит Свое любимое творение, человека, навечно? Ведь однажды, после потопа, Он раскаялся, что уничтожил род человеческий. Чем больше возрастает во мне любовь к людям, тем больше возрастает сомнение, что муки в аду вечные.
o. Александр: Все правильно. Не надо путать вечность во времени и вечность как понятие духовное. «Мука вечная» означает «мука потусторонняя», а не миллиард лет. «Жизнь вечная» и «мука вечная» — то есть не здешняя, а иная.
Бог сотворил Вселенную. Кто создал Бога, или Он существовал вечно?
...Если кто-то Его создал, то Богом был Тот, Кто Его создал...
o. Александр: Существовал вечно? Человек, который меня спросил, имеет в виду бесконечность времени. Но мы должны помнить, что даже из физики известно, что время возникло вместе с пространством. Я думаю, что многим из вас этот тезис знаком. Значит, до того как мир был создан, времени не было, и поэтому вообще нельзя ничего сказать.
Как объяснить существование Бога в трех Лицах?
o. Александр: Меня всегда об этом спрашивают. Мы сразу слишком высоко пытаемся взлететь. Но все-таки я не хочу отказываться хотя бы от самого краткого ответа. Эту тайну можно воспринимать с самых разных сторон. Бог, Который открывается через природу, через Иисуса Назарянина и через действие Церкви — вот три аспекта Бога. Бог, Который открывается в Ветхом Завете, в Новом Завете и в грядущем. Бог, Который является Абсолютом, — это первый аспект Бога. Бог, Который выходит из молчания Абсолюта, — это уже Его второй аспект, действующий, Логос. И Бог, Который связывает эти два аспекта, — это Дух Святой.
Само по себе это не только не удивительно, а естественно, потому что тайна природы, тайна материи уже включает в себя парадоксы и антиномии. Если кто-нибудь из присутствующих знаком с физикой или с математикой, он знает, что простая логика, которая утверждает, что «А равняется А и больше ничего» и что параллельные линии никогда не соединяются, — это лишь частные случаи. На самом деле для описания многих явлений природы требуется так называемый принцип дополнительности, который, если говорить упрощенно, означает, что некоторые явления невозможно свести к одной формуле, их надо описывать с двух точек зрения. Поэтому и Источник мировой реальности должен также иметь парадоксальную и многоликую природу.
И до Иисуса Христа было много пророков. Как Иисус стал Богом перед людьми?
o. Александр: Я вам скажу, как я к этому подхожу. Я верю любому пророку, мысли которого до сих пор управляют миром. Если Магомет говорил о том, что Бог един и что его жизнь, как и жизнь любого человека, это как жужжание мухи, — я верю, что это ему открылось.
Когда Гаутама Будда, имя которого чтят миллионы буддистов, говорит о том, что особыми упражнениями на особом пути он достиг просветления и стал совершенным, — я тоже ему верю. Я верю Сократу и Платону, которые познали Высшее Начало как абсолютное благо. Короче, я верю любой истине, потому что ощущаю ее как истину. Какие же основания у меня делать исключение для Христа, Который говорил о Себе: «Видевший Меня видел Отца»? Вот вам краткий ответ.
-------------------------------------
* Ин 14:9
Вы сказали, что Христос реальный человек, Церковь учит нас видеть в Нем Богочеловека. Как это понять?
o. Александр: С точки зрения христианской Бог открывается во всем: в сложной красоте мироздания, в законах природы и в первую очередь в душе человека. И есть люди особенные, в которых Он открывается с какой-то необычайной силой, — это мудрецы, пророки, святые. Среди них Иисус Назарянин занимает совершенно уникальное, особенное место. И мы, христиане, верим, что через Него Вечность открылась с той абсолютной полнотой, которая доступна для человеческого существа. Вы все смотрели фильм Тарковского «Солярис» — это некоторого рода модель, или же притча. Мышление этого огромного океана не могло войти в контакт с мышлением человека, и только превращаясь в человека, он нащупывал к нему пути. То же самое можно сказать и о космическом Разуме: как Он может до нас дойти иначе чем через человека? Поэтому Он открывается через Иисуса Христа, Который для нас, христиан, не просто жил когда-то, но живет сегодня; и отнюдь не в памяти, а совсем другим образом.
Христос сказал, что люди созданы по образу и подобию Бога. Считаете ли Вы, что Бог и человек имеют одинаковый внешний вид?
o. Александр: Это не Христос сказал. В первой Книге Библии, Книге Бытия, сказано, что человек создан по образу и подобию Творца. Но речь идет вовсе не о внешнем виде. Ибо внешний вид человека — это образ и подобие мира, природы. Я не буду ваше внимание отвлекать на объяснение того, каким образом наши уши возникли из жаберных щелей, каким образом возник наш нос, наш лоб, — есть специальная книга Брега «Эволюция лица от рыбы до человека». Никакого отношения к тайне человека, к человеческой специфике это не имеет. На человеке печать эволюции, его кровной связи с природой. Он проходит всю эволюцию в эмбриональном состоянии, в утробе матери у него образуются и хвостик, и жабры. «Образ и подобие» Творца — это способность человека к творчеству, его свободная воля, разум, личностное начало, самосознание — то, что дано человеку как дар, а не является результатом природной эволюции.
На жизнь Иисуса Христа покушались неоднократно — Его хотели столкнуть с горы, побить камнями. Почему Он жертвовал Собой и принял такие страшные муки на кресте? Страдания Христа — это не только распятие. Человеческий род нуждался в приобщении к высшей жизни. Для этого высшее, священное, божественное начало должно было максимально приблизиться к человеку.
Теперь подумайте: если начало, свободное от зла, соединяется со стихией, насыщенной злом, то какое страдание это ему причиняет! Вхождение Иисуса в мир было страданием само по себе, а не только крест, не только Голгофа.
А ради чего же все это было? — спрашиваете вы. Только для того, чтобы стать одним из нас, только для того, чтобы приблизиться к нам, только для того, чтобы поднять человека из этого ада, вместе с нами выйти на один уровень — человеческий. Как говорит один из древних учителей Церкви, «Бог стал человеком, чтобы мы стали богами». Поэтому речь шла вовсе не о том, чтобы Он Своими страданиями, мужеством что-то доказал, как это было у Яна Гуса, Джордано Бруно, погибших на костре, у многочисленных мучеников веры. Нет, здесь совсем другое.
Христос сознавал роковые условия Своего соединения с человеческим бытием. «Мир лежит во зле», — говорит евангелист*. И в такой мир Он приходит. И когда человек, познавая истину, взывает: «Где Ты, создавший этот тяжкий мир?» — Он отвечает: «Ведь этот мир таким создал ты, человек. Это ты поселил здесь ненависть, убийства, злобу, нетерпимость. Это ты топчешь свой собственный образ».
-------------------------------------
* 1 Ин 5:19
И для того чтобы человек понял свою задачу, Бог приближается к нам и входит в плоть и кровь истории. И вся история становится диалогом между Христом и человечеством, между Его призывом и нашим ответом. Надо оставить раз и навсегда модель Бога, который за ниточку дергает человеческий род и управляет нами как марионетками. Надо понять, что перед нами лежит самая высочайшая ответственность, что человек должен быть и руками, и глазами, и сердцем Бога и сеять добро.
Существует мнение, что крещение не обязательно, главное, чтобы человек в течение своей жизни пришел к познанию Бога и жил, соблюдая заповеди, данные Господом. Отрицая крещение, обычно ссылаются на то, что в других религиях (буддизм, ислам) обряда крещения нет.
o. Александр: Если человек считает себя учеником Иисусовым, то он прежде всего должен прислушаться к Его словам, а не к моим или чьим-то еще. Христос говорит нам: кто хочет идти за Мной, тот должен веровать и креститься. Крещение — это внешний акт, означающий, что мы пошли за Ним! Нужны ли нам внешние акты, внешние символы? Конечно, нужны. У нас все построено на внешних символах. Возьмите любое рукопожатие, аплодисменты. И когда военные отдают честь — это тоже символ. И мы не можем без них, потому что это знаки нашей жизни. Мы телесные существа, и нам необходимо проявлять то, что внутри нас.
Имеет ли смысл деление на материализм и идеализм? Разделимы ли дух и материя?
o. Александр: Конечно, существуют и материализм, и идеализм. Но мы, христиане, считаем, что правы и те, и другие. Вот вам хрестоматийный пример: если я скажу, что Пушкин — это позвоночное существо, правильно будет? Правильно. Что он млекопитающее? Правильно. Что он был аристократ, помещик — тоже правильно. Но разве это все? Вот это материалистический аспект видения. Теперь скажем, что Пушкин был великий поэт и так далее, — это уже другое.
Материализм говорит о реальности и силе материи, вещества — мы это признаем; идеализм говорит о важности духа — мы это тоже признаем. Для нас и дух, и материя вторичны по отношению к Творцу (они есть Его создания), Который не есть ни дух, ни материя, а нечто, бесконечно превышающее и то, и другое.
o. Александр: Разделимы ли дух и материя? Трудно сказать. Во всяком случае дух — весьма самостоятельная штука, не надо думать, что он слишком зависит от материи. Иначе каждый человек зависел бы от того, какое у него состояние организма.
А мы знаем — вот сейчас открыли Оптинский монастырь (вы, наверно, слышали по радио, по телевизору показывали), там жил старец Амвросий; к нему приходили Достоевский, Толстой и многие другие; на Соборе летом этого года он был признан святым. Он был абсолютно больным человеком, он лежал неподвижно на кровати; не знаю, какая у него была болезнь, но это был старый, больной, неподвижный человек. К нему шли вереницы людей, и каждый получал духовное подкрепление. Вот вам и дух, и материя. А бывает человек — у него все благополучно с материей, а с духом — слабо.
Различаете ли Вы религию человеческого могущества и высшую религию?
o. Александр: Да. Вот как раз магизм — это и есть религия человеческого могущества. Впоследствии он превратился в сайентизм, то есть в обоготворение науки, которое претендует на полное господство над природой, и вы знаете, во что это часто может вылиться.
До XIII века нашей эры люди видели ангелов, после XIII века перестали видеть.
Почему?
o. Александр: Это утверждение меня поражает хотя бы потому, что есть значительно более поздние сказания о явлениях ангелов. Такая дата истории не известна. Я могу сказать, что я сам до 23 лет думал, что ангелы — это метафора, но в 23 года узнал, что это не так.
Есть пять мировых религий. Каждая утверждает, что только она истинная, высшая. Как отвечает на это христианство?
o. Александр: Вот так, как я вам говорил: мы признаем истинность каждой религии, но подобно цветам, которые входят в единый белый цвет. Даниил Андреев выдвинул такой символ — «Роза Мира» как некое единство. Но он это толковал в виде некой современной теософской доктрины. Для нас же Роза Мира — это и есть Евангелие: оно включает в себя и учение буддизма о спасении, и единобожие ислама, и личностное благочестие кришнаизма, и мистицизм даосизма.
Находите ли Вы религиозные черты у современных идеологий (коммунизм, нацизм)? Если да, то какие?
o. Александр: Безусловно нахожу. Это элементарная истина. Вопрос другой: как это получилось, что у этих отрицавших христианство идеологий появились религиоморфные черты? Дело в том, что и та, и другая идеологии пытались вытеснить христианское и вообще религиозное мировоззрение из общественной, умственной и вообще культурной жизни людей. Но поскольку человек есть существо, стоящее перед Богом, и куда бы он ни бежал, он все равно оказывается перед Ним, то вместо подлинной веры возникает ее суррогат, имитация. А перечислять, какие черты, я не буду, вы и сами догадаетесь.
В СССР активно пропагандируется атеизм. Как отвечает на это Православная Церковь?
o. Александр: Мне бы хотелось сказать, что мы активно проповедуем противоположное, но не скажу этого. Потому что, во-первых, мы не любим слово «пропаганда», оно всегда пахнет чем-то лживым. Мы можем только свидетельствовать о своей вере. Но свидетельство это в какой-то степени зависит от внешних условий. Мы всегда это делали так, как нам позволяли условия.
Какова, на Ваш взгляд, связь между религиозным чувством как таковым и отправлением конкретных обрядов? Что должно быть первичным во времени?
o. Александр: Конечно, вера! Конечно, восприятие! Понимаете, ведь вся суть в том, что вера врожденна человеку, она является ядром его существа. Вера растет, углубляется. Она динамичная величина, а не статичная. Но воплощается вера в обрядах. Это естественное воплощение, и как любое человеческое чувство, имеет свои внешние формы. Так и должно быть, поскольку мы не бесплотные духи, а люди из плоти и крови, и для нас это естественно и органично.
Зло агрессивней и динамичней, чем добро. Поэтому оно может победить. В нашей стране раскрылась небывалая картина зла, совершаемого на протяжении почти 70 лет, именуемая общим понятием «сталинизм». Знает ли об этом Бог, если Он всеведущ? Как терпит это?
Если мы знаем, то уж Бог наверняка.
o. Александр: Если ставить вопрос таким образом, то мы прежде всего должны спросить себя: имеем ли мы право переносить на Творца свойства надзирателя? Мы были бы тогда не людьми, не образом и подобием Божиим, а детским садом, марионетками! Нам очень хочется, чтобы наверху сидел большой господин или «большой брат», как у Оруэлла, который бы и правил нами и все время за нами наблюдал. А при малейшем нарушении тут же карал виноватых и поощрял невинных. Этого нет. И этого не должно быть.
Человек, по замыслу вечному, является соучастником Божественного творения. Библия называет это словом «Завет»! «Завет» — это церковно-славянское слово, которое по-русски означает «союз», на древнееврейском — бери%т. Союз может быть с каким-то мало-мальски равноправным существом. Но если это существо — заводная кукла, то какой же может быть с ним союз? Если его жестко запрограммировали на добро, если ему не дали возможности выбирать между добром и злом, тогда что же это за выбор? Это вроде выборов, которые у нас были во времена застоя. Когда не будет возможности совершать зло, когда все будет запрограммировано в одну сторону, то у человека не будет ни завоеваний, ни подвигов, ни свободы — ничего! Это будет просто театр Образцова, где невидимые руки дергают персонажей за ниточки. Вы скажете: а так было бы удобней; как чудесно, если б нас дергали за ниточки, а мы бы себе дремали.
Но Бог не хочет этого! Поэтому мы и ответственны. Создание человека — это особый акт природы. Потому что человек является, по словам знаменитого немецкого мистика и писателя Новалиса, мессией природы. Человек — это спаситель природы, но вместо этого он ее загаживает. Но он может поступать и иначе, и это будет обязательно, потому что мы только начинаем, мы троглодиты эволюции.
Один французский теолог сказал мне: «Самое страшное, что было в наши дни, — это лагеря, но, хотя человек там пал страшно низко, хуже животного (и это может привить нам мизантропию, ненависть к человеку, презрение), надо помнить, что те, кто мужественно шел на смерть, боролся, шел даже в газовые камеры, повторяя “Pater nostеr”, — ведь это тоже были люди». Это были люди! Значит, человек способен побеждать и это, значит, есть в нем дух. «Неумирающий огонь», о котором говорит Герберт Уэллс, — это наш дух. Только так мы можем жить. Только так! Пусть это немножко выше нашего потолка, но ведь идеал и не может быть приравнен к нашим средним меркам — на то он и идеал, чтобы устремлять нас вверх.
Какой смысл нам проникать в метафизические тайны зла?! Христос нам вовсе не объясняет, почему и отчего произошло зло, потому что мы этого не поймем, потому что объяснение иррациональной стихии зла и несовершенства в космосе — это абсурд!
Иррациональное не может быть рационально объяснимо. Объяснить зло, дать логически ясную теодицею — значит, сделать зло обоснованным. А оно необоснованно, как слепая стихия бунта, как темное стремление против света. Это то, что пытались описать Достоевский, Шарль Бодлер, это то, что мы находим иногда в темных метаниях современного искусства, искусства конца века, в нынешней живописи. Темная стихия. И ей надо противостоять.
Христос учит нас не тому, как произошло зло в мире, — это философия, а учит тому, как жить в мире, где есть зло. Он сказал: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир»*. Да, у нас были ужасные годы, ужасные события, но не надо особенно гордиться своими ранами: очень трудной была судьба и германского народа, и многих других народов, страдавших под пятой тирании.
-------------------------------------
* См. Ин 16:33
Носясь со своими болячками, мы забываем, что наш век есть век диктаторов, что при Франко удавливали людей ни за что ни про что, что был Муссолини (пусть это, конечно, был не Сталин, но все-таки...). Мир бушевал. Мир, потерявший Бога, поклонившийся политическим идолам, пожал полной мерой плоды своего идолопоклонства. Вот в чем драма. Человек отвернулся от Бога и поклонился идолу, и когда этот идол на него упал, мы хотим, чтобы Господь в это время занимался сортировкой: кто прав, кто виноват.
Мы все связаны между собой. Если бы не Гутенберг, мы не получили бы типографии; если бы не Шаляпин, мы бы не услышали этого прекрасного пения; если бы не Бах, мы не знали бы его божественной музыки! Если бы не моя мать, не ваша мать — мы бы не получили по наследству то, что мы получили. Все — дети, внуки, родственники, весь человеческий род — это одна семья. Мы соединены великой солидарностью. Передается все благое, все святое, все священное, все прекрасное!
Но мы должны помнить, что передается и злое. Если человек разлагает свое тело наркотиками и потом у него рождается ребенок-урод, то ребенок, конечно, не виноват. Здесь же не уголовный суд, это нравственный миропорядок, это закон, и у него действительно может родиться такой ребенок, потому что мы все тесно связаны! Мы единая система, и когда страдает один орган, это отдается во всем организме. И это еще больше подчеркивает ответственность матерей, отцов, ответственность целых групп, ответственность учителей — всех нас! Как говорил Достоевский: все друг за друга в ответе. Это очень правильные слова. Только мы их понимаем вроде какого-то утопического лозунга, непонятно что значащего. Нет, мы действительно в ответе. И это составная и необходимая часть возрождения этических принципов в нашем, да и в любом обществе.
Под чисто эмоциональным впечатлением передачи «Пятое колесо», которую я смотрел три дня назад, где говорилось о чудовищных преступлениях сталинизма — там говорили все репрессированные, — я еще раз задаю вопрос о происхождении зла, хотя вы на него уже ответили.
o. Александр: В одной из религиозных книг в главе о происхождении зла есть такие слова: «В этом мире, который был предназначен для самого высокого, который Творец призвал для того, чтобы он стал сосудом откровения Его Славы, появилась трещина; созвучная гармония сфер нарушилась резким диссонансом. Никто не в состоянии сказать, как это могло случиться и почему Бог допустил все это. Происхождение зла навеки останется для нас тайной». Об этом же, только по-другому, говорит в своей статье «Почему я не христианин» Бертран Рассел.
Почему, видя страдания людей, особенно невинных детей, Он не пресечет зло, дав нам пример справедливости?
o. Александр: У Альбера Камю, в его романе «Чума», есть такая сцена: ребенок болеет, и герой говорит, что Бог страдает в нем. Ведь Он присутствует в мире и страдает в каждом из нас. Страдания в мире — это и Его страдания. Бог распят в человеческом роде. Это Его ответ на наши страдания. Он страдает вместе с нами с тем, чтобы и нас всех вывести на свет из тьмы. А малые дети, которые страдают, — это призыв! Это вопрос Божий: как мы поступим здесь? И в этом будет настоящий наш ответ.
Милосердие — это то, к чему мы призваны. Когда самарянин из Христовой притчи проехал по дороге и увидел лежавшего иудея, он не стал философствовать над ним: откуда зло? Не стал спрашивать: «Какого ты рода-племени? Какого ты вероисповедания? Какой у тебя пятый-шестой пункт?» — он просто помог ему. И когда фарисей, спрашивавший Его, согласился с Ним, Господь Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же. Вот нам ответ.
Существуют ли, по Вашему мнению, неверующие люди, являющиеся полноценными личностями? В чем Вы видите принципиальное различие верующего и неверующего?
o. Александр: Во-первых, неверующих вообще нет. Никого! Каждый человек рождается с врожденным ощущением веры. Разница только в том, что один осознает и формулирует свою веру как некое мировоззрение, а другой инстинктивно верит. И только когда его прижмет очень, тут-то он и «выдает искру». Но неверующих нет. Поэтому человек, не имеющий религиозного миросозерцания, может быть полноценной личностью. Потому что в нем эти токи религиозные все равно живут.
Более того, он впитывает их с традицией, впитывает с литературой. Даже в нашем обществе, которое было формально атеистическим, все равно «диффузно» все это проникало: через Достоевского, через Толстого, Гоголя, через поэзию, через музыку. Все наследие культуры, русской и зарубежной, подпитывало и слегка формировало это полурелигиозное смутное миросозерцание. Все равно человек, не осознавая, верит в то, что жизнь имеет смысл. Он чувствует это. Он может это как бы инстинктом ощущать. Если бы этого не было, он вообще не смог бы жить.
Другое дело — размышлять над этим, создавать человеческие разумные определения, воплотить и отразить всю эту тайну. Это совсем другое. Впрочем, я приведу вам смешную аналогию. Ребенок греется на солнышке, ему приятно и тепло. А физик не только греется, но выясняет, из каких элементов состоит Солнце, как далеко оно от Земли и так далее. Но оба получают от солнца свет.
Мы все дети Божии. Только одни знают это, а другие остаются как бы сиротами. Но это сиротство мнимое. У нас есть Отец. Мы все братья и сестры только потому, что у нас есть Отец, а не потому, что мы произошли от обезьяны или другого какого-нибудь почтенного животного. Этого недостаточно, этого совершенно недостаточно.
Инквизиторы пытали, убивали людей. Крестоносцы шли поклоняться Гробу Господню и по дороге огнем и мечом уничтожали людей иной веры. Все они прекрасно знали первую заповедь Христа «не убий». Как это можно объяснить?
o. Александр: Во-первых, это не первая Его заповедь; во-вторых, это заповедь не Христа, а Моисеева; Христос ее, конечно, освятил и поддержал. А в-третьих, таков уж наш изощренный человеческий ум. В кавычках «изощренный». Потому что люди, которые тащили своих сограждан на гильотину, прекрасно знали, что такое «свобода, равенство и братство». Люди, которые говорили, что «человек проходит как хозяин необъятной родины своей», тоже все прекрасно понимали. Слова и дела у людей очень часто расходятся.
Это, конечно, трагедия, и ничего хорошего в этом нет. Но тем не менее факт разрыва остается в любом случае.
Почему Христос умирал такой страшной, мучительной смертью, да еще с подлым предательством?
o. Александр: Вот в этом и заключается искупление. Для того чтобы Высшее могло приблизиться к нам и стать рядом с нами, Оно должно было страдать! Потому что в нашем мире, где царствует зло, все светлое обязательно страдает! И Он идет на это и потому вместе с нами переживает все: одиночество, непонимание, боль, страдание, смерть. Когда мы говорим о Боге, что Он бесстрастен, что это космическое Начало, Которое не знает, что такое человеческая мука, — Крест напоминает нам о том, что Он знает, что Он вместе с человеком, что Он входит в поток нашей боли, для того чтобы придать нам мужества, твердости, чтобы мы могли выпрямиться и встать — как бы тяжело нам ни было.
Поэтому Его страдания являются предельными, максимальными страданиями. Вам должно быть это понятно: чем тоньше человек, тем он чувствительней, тем более он раним, тем болезненней для него встреча со злом, грубостью и жестокостью. А Тот, Кто является чистым абсолютно, — безмерно страдает! И не думайте, что Его страдание — это только Голгофа, что это только Крест; страдание — это вся жизнь среди нас. Жизнь в человечестве, жизнь с людьми — это Крест Христа...
Уважаемый отец Александр, какие Вы видите возможности для восстановления истинной духовности наших людей? Я бы прибавил: и нашей молодежи.
o. Александр: Для христианина здесь только один ответ: мы должны вернуться к традиционным духовным ценностям, на которых вырастала культура в нашей стране и культура всех передовых стран мира. Без этих основ мы будем строить на песке. Я не говорю, что нужно пропагандировать религию. Само слово «пропаганда» мне противно. Оно наполовину замешено на лжи. Мы можем только свидетельствовать о своей вере, а каждый человек может добровольно что-то принимать и что-то отвергать. Никакого навязывания! Потому что Бог — это свобода. Дух — это свобода. Духовность — это свобода. Любовь — это свобода.
Можете себе представить принудительную любовь, как в романе Беляева, который называется «Властелин мира»? О человеке, разработавшем аппарат, которым можно было вызвать любые чувства. И вот, желая влюбить в себя девушку, он нацеливал на нее этот аппарат, и она бежала к нему стремительно, сломя голову. Но любви-то не было, а это была работа машины. Вы такой любви не захотите. И веры такой нам не надо. Все прекрасное должно быть свободным.
Христианский догмат гласит: вне Церкви нет спасения. А в Талмуде сказано: праведники всех народов имеют место в Царстве Небесном. Разве в этой фразе не заключается большее приближение к истине?
o. Александр: В христианской традиции есть такие же слова, как и в Талмуде. Но тут дело вот в чем. Что означает тезис, что вне Церкви нет спасения?
Надо уточнить термины. Церковь есть община верующих. Спасение — приближение человека к высшей, божественной жизни. И поэтому Евангелие не является просто чем-то личным, индивидуальным, а силой, которая связывает людей воедино.
Любая традиция, в частности талмудическая, имеет в виду тоже общину, которая по-арамейски называлась кеништа%, что мы, по существу, переводим на греческий как экклесия — что значит «церковь». Спасение Бог дал в Ветхом Завете тоже не отдельно Аврааму как персональной личности, а дал общине. Община всегда была субъектом и объектом спасения. И Христос основал общину. Почему говорится, что вне Церкви нет спасения? Потому что духовное развитие человечества должно существовать не как частное дело только отдельных индивидуумов, а как нечто, соединяющее людей, — вот тогда все идет гармонично. Это соответствует нашей человеческой природе.
Как Вы относитесь к атеизму и атеистам?
o. Александр: К атеистам я отношусь хорошо, как и ко всем людям. А к атеизму? Вы знаете, я не очень верю в него; я считаю, что в душе каждый человек так или иначе во что-то идеальное верит.
Как случилось, что в России, где были так сильны традиции христианства, в XIX веке так стремительно развился атеизм? Ведь Россия буквально катилась к революции, и вера не удержала людей от гражданской войны, от чудовищного кровопролития.
o. Александр: Что можно на это сказать? Я уже вам ответил, что положение Русской Православной Церкви в петербургский период, в период царизма было сложное. Церковь была ослаблена, обескровлена, влияние ее было подорвано. Кому любопытно знать об этом, возьмите роман Лескова «Соборяне», главным героем которого является священник в соборе провинциального города. И вы увидите, каково им жилось в тех условиях. И естественно, такая Церковь все менее и менее оказывала влияние на общество. В этом была определенная доля трагедии.
Считаете ли Вы, что духовность мусульманская, иудейская, индуистская одинакова с христианской, или христианская духовность выше всех? Признаете ли Вы, что может быть духовность внерелигиозная, как духовность Чернышевского, например?
o. Александр: Сравнивать здесь невозможно, потому что я верю в величайшую ценность всех религиозных порывов человечества. Искания тех, кто сознает бытие Божие, и тех, кто, как Чернышевский, его не сознает, прекрасны — они все ищут Вечность. В христианстве человек не ищет Вечность, а Бог Сам ему отвечает. Здесь два совершенно разных вектора. И поэтому мы не сравниваем. Некоторые богословы говорят, что христианство — это вообще не религия, это Откровение, это голос Самого Бога! Но оно принимает религиозные формы, потому что мы живые люди и нам нужны эти формы.
Существует ли духовность в других религиях? Конечно, существует, и высокая! Ведь Бог един, только люди познают Его по-разному, и они должны понимать, что есть и другие формы духовного опыта. Только Христа нет ни в одной из религий. Нерелигиозная духовность может быть. У Достоевского есть персонажи — например, Кириллов в «Бесах», — которые считают себя атеистами, но в них живет скрытая религиозность.
Объясните Ваше понимание разницы между Высшей волей и объективными законами, выявляемыми наукой.
o. Александр: Когда мы говорим о воле, то мы говорим о чем-то сознательном, и если мы говорим о Божественной воле, мы говорим о Божественной мысли. А законы — это как бы мысль, закодированная в реальных соотношениях вещей. Законы — это результат мысли, но не сама мысль.
В какой степени эволюционная теория соответствует Священному писанию?
o. Александр: Я думаю, что представление о Боге, Который творит отдельно каждый вид, не соответствует понятию Библии о Творце. Давайте возьмем простой житейский пример. Мы знаем, что в Москве есть здание, которое построил Корбюзье. Значит ли это, что французский архитектор своими руками все это возводил? Естественно, нет. И многие произведения искусства и архитектуры, а тем более достижения в области инженерии, были только замыслены их творцами, а осуществлялись уже другими инстанциями. Это элементарная притча, поясняющая нам, что Творец мироздания должен был действовать через многие ступени. Потому и сказано: да произведет земля душу живую, да произведет вода душу живую. А дальше уже, если мы воспринимаем этот процесс, Откровение умолкает.
Откровение — это не научные факты, а тайна, которую Бог открывает душам. Если бы Бог открывал людям законы природы, зачем тогда человеку разум? Зачем вообще нужно было бы познание? Человек пришел бы на все готовое, и закон Ома и законы Ньютона Бог спустил бы в виде откровения сверху. Это немыслимо, абсурдно и кощунственно. Человеку для того дан разум, чтобы он постигал, как совершается развитие мира. Есть много теорий, но среди них господствующей остается эволюционная теория. Мне кажется, что нет никаких оснований противопоставлять ее библейской.
Как Вы относитесь к часто повторяемой фразе: «Религия — опиум для народа»? Под опиумом имеется в виду обезболивающее? Или в этой фразе есть что-то другое?
o. Александр: Фраза, которую эксплуатировали безжалостно и недостойно, начиналась так: религия есть «вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, религия есть опиум народа». Значит, Маркс считал, что мир устроен ужасно и отвратительно. Констатация этого факта говорит о том, что он исходил не из материалистического мировоззрения, а из какой-то другой шкалы ценностей. Для материализма, для механицизма ничего ужасного нет: то ли акула тебя съела, то ли ты акулу съел — все одинаково хороши. А у Маркса от его христианского воспитания сохранилось понятие о том, что такое добро и что такое зло, поэтому он говорил, что тварь угнетена и мир находится в состоянии отчуждения. Он думал, что все это решается на социальном уровне. Поэтому все, что с его точки зрения мешало радикально встряхнуть, изменить действительность и потом совершить прыжок в царство свободы, представлялось ему враждебным.
В то время церковные организации большинства стран в силу исторических причин часто поддерживали наиболее застойные режимы, например монархию. Всевозможные революционные брожения, которые часто вызывали тяжелые эксцессы, не встречали поддержки у большинства руководителей Церквей, хотя были и такие, которые это приветствовали. Поэтому для Маркса это отрицание было отрицанием политическим. Он говорил: угнетенная тварь стонет, и поэтому мир должен себя утешить какой-то грезой, чтобы обезболить свое состояние, — в результате рождается религия. (Вы правильно сказали, что это анестетический момент.) И когда теперь говорят «опиум для народа» — значит, кто-то сидит и раздает этот опиум; на самом деле по смыслу этой фразы народ сам себе дает его. Как мы, христиане, относимся к этому знаменитому пассажу? Мы относимся к нему вполне серьезно, но, правда, совершенно с других позиций. Мы рассматриваем эти слова как грозное предостережение для нас самих, указывающее, что человек может превратить свою веру в источник силы, действия, источник динамизма — может превратить в некую тихую заводь. «Блажен, кто верует, — говорит герой Грибоедова, — тепло ему на свете». Значит, блаженство веры — это находиться в такой теплоте, вроде как на печке лежать. Свойственно это людям? Да, конечно, свойственно!
Я знаю одного человека, который находился в каких-то исканиях, борениях, занимался какими-то философскими изысканиями, а потом, когда стал православным, сказал: у меня теперь нет проблем, я уже определился, все; и пошел он в Данилов монастырь, таскает там кирпичи вместе с работягами, и ему «тепло на свете». Конечно, это опиум. Это типичный опиум!
Я не осуждаю этих людей, я просто понимаю, что им тяжело жить, они плохо адаптируются и используют все, что только возможно, чтобы как-то себе помочь и приспособиться к этой жизни. Это люди с затрудненными социальными связями, и пусть они греются там где-то на задворках, но это никогда не может быть профилирующим в христианстве. Это всегда как бы «богадельня» Церкви, подобно монастырям.
В монастыри шли люди, которые действительно искали подвига, духовного видения, возрастания духа; они от многого отказывались, принося в жертву все: семью, собственность, — это действительно были герои. Но сколько до революции попадало в монастырь людей, просто уставших от жизни; туда часто отправляли людей несостоявшихся. Это тоже было неплохо. Кстати, об этом пишет один из современных публицистов: монастыри всегда были как бы прибежищем для женщин с неустроенной судьбой, для мужчин, которых преследовали враги.
Нужны были такие «богадельни»? Да, нужны. Другого не было места; они там вышивали, молились, писали иконы, кто мог, занимался благотворительностью, помогал людям в тяжелые годы. И это было хорошо. Но это не значит, что вся Церковь — это монастырь для таких вот людей, которые сидят там себе тихо и прячутся от житейских невзгод.
Ленин не только возвел беззаконие, насилие, произвол в принцип государственной политики, но объявил тотальную войну религии, и его утверждения, которые Вы цитируете в статье «Религия и культ личности», были лишь обманом масс.
o. Александр: Вы знаете, Ленин был прав! Прав был! Я хочу посмотреть в корень. Ему принадлежит фраза: в мире нет ничего, кроме материи и энергии, и она движется во времени и пространстве. Я не ручаюсь за полную точность цитаты, но суть ее такова. Если это так, если нет ничего, кроме пространства и материи, то, друзья мои, о какой справедливости, о какой этике можно говорить?! Делай что хочешь. Ты все равно движешься во времени и пространстве. Вы понимаете, в чем корень? Он был прав! Был прав, но не потому, что он выдающийся государственный деятель — в истории он останется навсегда, — но потому, что исходил из материалистической доктрины, которая лишала его мысль этических оснований. Что значит «беззаконие»? Для этого надо понимать, что закон есть что-то высшее. Если этого высшего нет, «если, — как говорит герой Достоевского, — Бога нет, то все позволено».
Поэтому я обвиняю вовсе не его, а ту доктрину, которую он получил в наследие от шестидесятников, материалистов, этих Базаровых! Понимаете? Преемственность была. Почитайте стихи Алексея Константиновича Толстого! Возьмите стихи «Пантелей-целитель» или стихотворение «Баллада с тенденцией» — там уже все есть. Значит, он не придумывал все это.
Бердяев утверждал, что царство культуры есть царство объективации, ее ждет Страшный суд. Бубер, напротив, доказал возможность Божественного Откровения в культуре, например у Гете, не только у пророков. Ваше отношение к проблеме «религия и культура»? Возможно ли Откровение в культуре? Не противоречит ли это христианской точке зрения?
o. Александр: Здесь сразу сто вопросов в одном. Я должен сказать, что всякая культура рождается из веры, из понимания, вернее, из чувства, из ви%дения человеком мира высшего — Бога. И если вы посмотрите на произведения культуры, то вы заметите, что они точно отражают верования…
Возьмите египетские пирамиды: как прекрасно там передана вера в незыблемость, в вечность. Возьмите пышные дворцы Версаля, представление о которых вы можете иметь по нашим усадьбам, например Кусково, — это уже совершенно другое мировоззрение. Мировоззрение человека, его чувство реальности — оно порождает всю культуру в целом. Поэтому здесь есть глубокая связь.
Что касается Бердяева (вопрос немножко сложный), он считал, что в культуре этот живой корень понемножку как бы коснеет. И это так и есть. Но потом, если корень живой, он порождает новые формы. И поэтому здесь взгляды Бердяева и Мартина Бубера* на самом деле значительно ближе, чем мы думаем. Действительно, когда подорваны корни веры, начинает разрушаться и культура. Мы это прекрасно знаем на примере цивилизации XX века. В нашем веке, когда создается так много ложной мифологии, она рушится, и образуется вакуум, культура (в том числе искусство и поэзия) терпит жестокий урон и переживает кризис. Так что культура есть язык веры, форма, в которой вера выражается.
-------------------------------------
* Мартин Бубер (1878-1965), еврейский религиозный философ и писатель
Почему по христианскому обычаю хоронят на 3-й день, поминают на 9-й и 40-й?
o. Александр: У нас существует убеждение, что когда человек умирает, тело его возвращается в круговорот природы, а с душой его происходит целый ряд трансформаций, изменений, которые определяются состоянием человека при жизни. Его мысли, его личность продолжают развиваться. И, как во всяком развитии, здесь имеется несколько этапов. Эти этапы — мы точно не знаем, как они совпадают с нашей хронологией, посюсторонней, — эти этапы мы празднуем или отмечаем молитвой и поминовением на 9-й день, на 40-й день. 3-й день похорон к этому не относится, это просто старинное правило, которое предусматривало охрану человека на случай, если он не мертв. Когда не было способов точно установить, умер человек или нет, — ведь бывали случаи клинической смерти, и многие люди панически боялись, что их похоронят живыми, а такие печальные случаи были (Гоголь страдал такой навязчивой идеей), — поэтому считалось, что три дня — это уже гарантия того, что человек действительно умер.
Так вот для христианства смерть является итогом лишь одной фазы развития человека. Подобно тому как в утробе матери человек развивается девять месяцев и там закладываются его нервная система, различные органы, так и на протяжении своей взрослой жизни мы уже не спим, как младенец в утробе матери, круглые сутки — мы спим и бодрствуем, и в это время наше тело начинает постепенно разрушаться, но развивается дух.
Когда младенец рождается, он, вероятно, психологически переживает агонию, потому что он задыхается, до первого вздоха он агонизирует. Ему «кажется», если так можно сказать о младенце, что он в тупике, что выхода нет; на самом деле он выходит в большой мир. Так и человек, когда умирает: умирает его тело, а дальше это уже не тупик, а движение вперед. Дух неразрушим, как неразрушима в основе своей материя. Материя неразрушима вообще, а дух сохраняет индивидуальность, потому что в духе не может быть безличного чего-то, дух — это личное.
В заключение я скажу об этом еще два слова. Когда мы говорим о Творце, мы имеем в виду сверхличность. Безличный Бог — это абсурд, потому что именно в личности все самое прекрасное и совершенное. Именно личности создавали философские системы, великие симфонии, делали научные открытия; именно личность является носителем нравственных основ. Человек — это личность, потому что он есть образ и подобие сверхличности, Творца. Именно на этом основании мы говорим, что человек неприкосновенен, что он является не средством, а целью, не массой однообразной, а чем-то бесконечно неповторимым, индивидуальным…
Вас, здесь сидящих, два художника могли бы изобразить по-разному. Один бы изобразил одинаковые, ровные шарики голов и точки глаз — и все для него было бы массой, похожей на кучу рассыпанной картошки. Но на самом деле это совсем не так. На самом деле здесь огромное количество личностей, судеб, переживаний, неповторимых взглядов на мир. И тогда вы поймете, почему Христос говорит, что если пропала одна овца, Он пойдет ее искать; Он, Пастух Божий, оставит девяносто девять и пойдет искать одну. Он не говорит: ну, девяносто девять — это хороший процент сохранившихся. Нет, Он ищет потерянную овцу — каждая драгоценна для Него, каждая!
На этом, как на объективном фундаменте, прочно стоит христианский гуманизм. И с этой позиции он способен протянуть руку любой другой форме гуманизма, обоснован он или нет. Бездуховный гуманизм необоснован, потому что для него человек ничем не отличается от шимпанзе, разве что более развит. И жизнь его ничего не стоит. И вот в те трагические моменты истории, когда идут войны, террор, угнетение, когда жизнь перестает цениться, когда люди уничтожают друг друга, человечество деградирует, возвращается в звериное состояние и даже падает ниже, потому что зверь — он безответствен, а мы несем ответственность!
У нас есть свободная воля, и мы связаны друг с другом. Мы несем ответственность за своих близких и дальних и за своих потомков! Наши ошибки сегодня — они могут сказаться и на наших потомках. Поэтому Достоевский говорил, что все перед всеми виноваты. Существует глубочайшая связь между людьми. Вот это мы и называем христианским персонализмом — то, о чем так ярко и незабываемо писал Николай Бердяев.
Едва ли кто из писателей XX века сумел так сказать о величии человека именно как свободной личности и о страшной потере для него, если он теряет свою свободу, свою личность, становится только винтиком какой-то машины. Это ужасная болезнь, которая потом приносит самые горькие плоды, причем в самых неожиданных сферах. Это катастрофа — она может сказаться во всем, включая экономику, промышленность и технику, потому что и экономика, и промышленность, и техника — это сфера применения человеческих сил. Не роботы там работают, а люди! И если человек разложен внутренне, то он не может стать ни настоящим работником, ни настоящим творцом, ни настоящим человеком.